Корабль англичан превратился в черную точку на огненном горизонте. Они довольно долго просидели в таверне, пока сыновья госпожи Каррер зажигали фонари и свечи под потолком. Дни становились короче. Голоса сверчков и цикад в дюнах и на опушках леса звучали все реже и глуше. Все были уверены, что самое большее через день прибудет «Голдсборо», и уже завершали приготовления к отправке каравана. Весь груз, кроме нескольких тюков, содержимое которых зависело от прибытия судна, был собран, приготовления завершены…

— Однако мне надо найти секретаря, — заметил губернатор Патюрель.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Анжелика.

И тут она узнала, что Натаниэль де Рамбур отбыл вместе с английским кораблем. Он решил добраться до Нью-Йорка и поговорить с интендантом Молинесом о возможности вступить во владения своим наследством, состоящим из земель и ферм в провинции Пуату, во Франции.

Молодой человек, предупредив губернатора и господина де Пейрака о своих намерениях, попросил ссудить его некоторой суммой денег и подписать несколько кредитных писем, которые позволили бы ему достойно жить в Нью-Йорке и оплатить свой проезд на корабле и в почтовой карете, осуществлявшей регулярное сообщение между Бостоном и берегами Гудзона.

В самом деле, Анжелике показалось, что среди красных мундиров в шлюпке мелькнули одна или две пуританские шляпы, но она подумала, что это кто-то из валлонов или вальденсов, разочаровавшихся в здешних краях, решил вернуться в места своих прежних поселений, и была далека от мысли, что ее земляк из Пуату выкинет ей такой фортель.

— По крайней мере мог бы попрощаться! Какой он все-таки странный, этот Натаниэль!

На улице родители разыскивали Северину Берн. Узнав об отъезде молодого Рамбура, они забеспокоились: Северины нигде не было. Может быть, она спряталась где-нибудь в укромном месте, чтобы выплакать свою тоску.

— А если она решила уехать с ним?

Они ходили из дома в дом, спрашивали соседей и прохожих, и если вначале вопросы их звучали небрежно и шутливо, то постепенно, по мере получения сплошь отрицательных ответов, они становились все мрачней и раздражительней.

Габриель Берн, не справившись с очередным приступом ярости, едва не разбил свой фонарь. Он уже размахнулся, чтобы швырнуть его на землю, столь велик был охвативший его гнев.

Повернувшись, он заявил, что отправляется в порт, находит там лодку, баркас или яхту, неважно, лишь бы у ней был парус, и плывет на юго-запад. Если надо, он проведет на берегу зиму, но потом снова отправится преследовать эту маленькую потаскушку до самой Виргинии, до Бразилии, до Огненной Земли.

Она всегда была упряма и своенравна, всегда хотела быть мальчишкой. Ее учили, что женщине подобает вести себя пристойно и не высовываться. Но у нее перед глазами были и плохие примеры…

Анжелика проводила до дому трепещущую Абигаль.

— Я боюсь за Северину. Габриель сама доброта, но он не помнит себя в гневе и не осознает своей силы. Он становится неуправляем, когда дает волю своему гневу.

— Ну, я-то еще помню об этом! Ничего не бойтесь. Я поговорю с ним, мы не дадим ему уехать сгоряча… Если на то действительно будет необходимость, мы дадим ему спутника.

В открытую дверь освещенного дома раздался голос Северины, распевающей псалом 128 Saede exdugnaverunt me, положенный на музыку Клодом Гудимелем.

Много теснили меня от юности моей…

У нее был сильный чистый голос, во время воскресных служб она была запевалой в хоре.

Много теснили меня от юности моей, Но не одолели меня…

Комната была ярко освещена. Северина усадила маленькую Элизабет перед тарелкой молочного супа и вручила ей кусочек хлеба. Лорье расставлял миски к ужину.

Не переставая петь, Северина занималась заготовкой рыбы: помешивала половником, словно дирижерской палочкой, снимала пену с бульона, складывала тушки трески и скумбрии в кувшины с уксусом.

— Где ты была?

— Недалеко…

— Мы искали тебя повсюду.

— Зачем?

Лорье послали предупредить мэтра Берна.

Анжелика ушла успокоенная.

Она отправилась навстречу Габриелю Берну попросить его не разыгрывать из себя римского dater familias с дочерью. Ибо, охваченный волнением и гневом, он под горячую руку способен был высечь ее, хотя, как оказывалось, ее не в чем было упрекнуть. Она, конечно, успокоит его; к тому же ей очень хотелось спросить, на кого он намекал, говоря о «дурных примерах, которые были перед глазами дочери»… Она увозила девушку с собой в путешествие, чтобы немного развлечь ее, и не ее ли он имел в виду, бросая свои возмущенные слова?

Сзади нее послышались легкие шаги. Рука Северины легко скользнула ей на талию. Тонкий, окруженный звездами месяц изливал свой тусклый свет на землю и отражался в черных глазах девушки-подростка.

— Спасибо, — с чувством произнесла Северина.

— За что, дорогая?

— За то письмо о любви, которое вы мне прочли. Я долго думала над его словами, особенно о том его отрывке, где говорилось о любви между любовниками. Это помогло мне разобраться в охвативших меня чувствах… Не смешивать интерес, развлечение и чувство. Не запутаться, но и не бояться. Она взяла руку Анжелики и поднесла ее к губам. — Спасибо… Так прекрасно, что вы есть на свете!

До Рождества было еще далеко, но густые туманы все чаще и чаще окутывали всю округу. Они расступались лишь на мгновение, давая возможность увидеть сумрачный силуэт бредущего на ощупь, человека, золотистую крону маленькой березки или пламенеющий пожар дикой черешни, раньше, чем другие деревья, облекшемся в. свой алый наряд. Густая серая пелена окутывала Французский залив, и его всегда кокетливо сверкающие на солнце волны облачились в шарфы и вуали тусклого сине-серого цвета, отчего и преисполнились величия и таинственности. И если выдавался по-зимнему ясный день, он никого не мог обмануть, все знали, что осенние холода только начинаются.

Однако, заслышав тонущий в тумане звон колоколов, приглашающий всех, работников и бездельников, оторваться от трудов своих или от праздного времяпрепровождения, чтобы последовать их зову, толпы людей, влекомые любопытством, отправились к бедной хижине, вспоминая об убогих яслях, где появился на свет Спаситель.

Только здесь маленький Иисус был черного цвета.

Он родился ночью, в доме, где разместили рабов, купленных в Род-Айленде, а на заре весть об этом облетела весь поселок, до самого лагеря Шамплена, где пастор Бокэр приказал звонить в колокола своей часовни, дабы известить свою паству об этом события. Несмотря на туман, в путь пустились целые семьи, пешком, верхом или в тележках, некоторые из которых тащили упряжки быков.

В Голдсборо большинство людей было так или иначе связано с морем мореплаватели, рыбаки, торговцы, просто жители порта, поэтому никто не удивлялся, видя человека с черной кожей. Чернокожая прислуга давно появилась во Франции у знатных сеньоров, много было ее и в Версале, так что прибытие маленькой группы негров прошло практически незамеченным. Гораздо большее внимание было уделено различным товарам, которые надо было выгрузить и поскорее распределить по назначению.